РЕМБО Артюр | Иностранная поэзия | Антология Нефертити

Артюр РЕМБО

Гласные
«А» черный, белый «Е», «И» красный, «У» зеленый,
«О» голубой - цвета причудливой загадки;
«А» - черный полог мух, которым в полдень сладки
Миазмы трупные и воздух воспаленный.
Заливы млечной мглы, «Е» - белые палатки,
Льды, белые цари, сад, небом окропленный;
«И» - пламень пурпура, вкус яростно соленый -
Вкус крови на губах, как после жаркой схватки.
«У» - трепетная гладь, божественное море,
Покой бескрайних нив, покой в усталом взоре
Алхимика, чей лоб морщины бороздят;
«О» - резкий горний горн, сигнал миров нетленных,
Молчанье ангелов, безмолвие вселенных:
«О» - лучезарной Омеги вечный взгляд!

Мое бродяжничество
В карманах продранных я руки грел свои;
Наряд мой был убог, пальто - одно названье;
Твоим попутчиком я, Муза, был в скитанье
И - о-ля-ля! - мечтал о сказочной любви.
Зияли дырами протертые штаны.
Я - мальчик-с-пальчик - брел, за рифмой поспешая.
Сулила мне ночлег Медведица Большая,
Чьи звезды ласково шептали с вышины;
Сентябрьским вечером, присев у придорожья,
Я слушал лепет звезд; чела касались дрожью
Роса, пьянящая, как старых вин букет;
Витал я в облаках, рифмуя в исступленье,
Как лиру, обнимал озябшие колени,
Как струны, дергая резинки от штиблет.

Отъезд
Довольно видено.
Видения являлись во всех обличьях.
Довольно слышано.
Гул городов по вечерам, под солнцем, - вечно.
Довольно познано.
Все остановки жизни. - О, зрелища и звуки!
Теперь отъезд к иным шумам и ощущеньям!

Пьяный корабль 
Те, что мной управляли, попали впросак:
Их индейская меткость избрала мишенью,
Той порою как я, без нужды в парусах,
Уходил, подчиняясь речному теченью.
Вслед за тем, как дала мне понять тишина,
Что уже экипажа не существовало,
Я, голландец, под грузом шелков и зерна
В океан был отброшен порывами шквала.
С быстротою планеты, возникшей едва,
То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,
Я летел, обгоняя полуострова,
По спиралям сменяющихся ураганов.
Черт возьми! Это было триумфом погонь!
Девять суток - как девять кругов преисподней!
Я бы руганью встретил маячный огонь,
Если б он просиял мне во имя господне!
И как детям вкуснее всего в их года
Говорит кислота созревающих яблок,
В мой расшатанный трюм прососалась вода,
Руль со скрепов сорвав, заржавелых и дряблых.
С той поры я не чувствовал больше ветров -
Я всецело ушел, окунувшись, назло им,
В композицию великолепнейших строф,
Отдающих озоном и звездным настоем.
И вначале была мне поверхность видна,
Где утопленник - набожно подняты брови -
Меж блевотины, желчи и пленок вина
Проплывал, - иногда с ватерлинией вровень,
Где сливались, дробились, меняли места
Первозданные ритмы, где в толще прибоя
Ослепительные раздавались цвета,
Пробегая, как пальцы вдоль скважин гобоя.
Я знавал небеса гальванической мглы,
Случку моря и туч и буранов кипенье,
И слушал, как солнцу возносит хвалы
Растревоженных зорь среброкрылое пенье.
На закате, завидевши солнце вблизи,
Я все пятна на нем сосчитал. Позавидуй!
Я сквозь волны, дрожавшие, как жалюзи,
Любовался прославленною Атлантидой.
С наступлением ночи, когда темнота
Становилась торжественнее и священней,
Я вникал в разбивавшиеся о борта
Предсказанья зеленых и желтых свечений.
Я следил, как с утесов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов под облачным тентом
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом.
А вы знаете ли? Это я пролетал
Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,
Тяжесть радуги, образовавшей портал,
Выносили гигантские кариатиды.
Область крайних болот, тростниковый уют, -
В огуречном рассоле и вспышках метана
С незапамятных лет там лежат и гниют
Плавники баснословного Левиафана.
Приближенье спросонья целующих губ,
Ощущенье гипноза в коралловых рощах,
Где, добычу почуя, кидается вглубь
Перепончатых гадов дымящийся росчерк.
Я хочу, чтобы детям открылась душа,
Искушенная в глетчерах, рифах и мелях,
В этих дышащих пеньем, поющих дыша,
Плоскогубых и голубооких макрелях.
Где Саргассы развертываются, храня
Сотни мощных баркасов в глубинах бесовских,
Как любимую женщину, брали меня Воспаленные травы в когтях и присосках.
И всегда безутешные - кто их поймет? -
Острова под зевающими небесами,
И раздоры парламентские, и помет
Глупышей, болтунов с голубыми глазами.
Так я плавал. И разве не стоил он свеч,
Этот пьяный, безумный мой бег, за которым
Не поспеть, - я клянусь! - если ветер чуть свеж,
Ни ганзейцам трехпарусным, ни мониторам.
Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,
Как с налету я в нем пробивал амбразуры,
Что для добрых поэтов хранят винегрет
Из фурункулов солнца и сопель лазури.
Как со свитою черных коньков я вперед
Мчал тем временем, как под дубиной июлей
В огневые воронки стремглав небосвод
Рушил ультрамарин в грозном блеске и гуле.
Почему я тоскую? Или берег мне мил?
Парапетов Европы фамильная дрема?
Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль
Чуя течку слоновью и тягу Мальштрома.
Да, я видел созвездия, чей небосклон
Для скитальцев распахнут, людей обойденных.
Мощь грядущего, птиц золотых миллион,
Здесь ли спишь ты, в ночах ли вот этих бездонных?
Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,
Исступленны рассветы и луны свирепы, -
Пусть же бури мой кузов дробят на куски,
Распадаются с треском усталые скрепы.
Если в воды Европы я все же войду,
Ведь они мне покажутся лужей простою, -
Я - бумажный кораблик, - со мной не в ладу
Мальчик, полный печали, на корточках стоя.
Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях
Побывавшему, - мне, пролетавшему в тучах, -
Плыть пристало ль сквозь флаги любительских яхт
Иль под страшными взорами тюрем плавучих?

Разуму
Твой взмах руки, как удар барабана, -
начало новой гармонии, звон всех созвучий.
Твои шаги: подъем волн людских, зов «вперед» .
Ты головой качнешь: новая любовь!
Ты голову повернешь: новая любовь!
«Судьбу измени, от горя храни,
пусть времена вспять идут»,
- дети твои поют.
«В непостижимую даль
вознеси наши стремленья и наши дни», -
к тебе простирают руки.
Грядущий из всегда и уходящий всюду.